Дело было на День Победы в самом начале 90-х годов. До рождения моего младшего сына оставалось два месяца, когда я загремела на сохранение в больницу где-то в Рогожской слободе. Палата по тем временам была экзотическая — там лежали исключительно жены фирмачей. Меня туда занесло по той простой причине, что наша полумертвая лаборатория носила громкое «иностранное» имя «компания Ковидон». Очевидно, для сестричек в приемном покое это звучало убедительно, поэтому меня и отправили в высшее общество.
Финансовые наши дела в то время обстояли, мягко говоря, далеко не блестяще, главным деликатесом в доме был бутерброд с маргарином, а гинекологиня на каждом приеме причитала «И как же ты в нищете этакой второго рожать собираешься?». Палата встретила меня холодильником, доверху забитым продуктами из валютных магазинов, телевизором и видеомагнитофоном. Верховодила среди девчонок Нинка — тридцатилетняя хохотушка с настолько серьезными проблемами, что ей даже шевелиться в кровати было нельзя. Нянечки ее умывали, переодевали, чуть-чуть приподнимали подушки, а о том, чтобы повернуться хотя бы на бок и речи быть не могло. Малейшее напряжение могло спровоцировать роды, а до срока Нинке оставалось еще недель шесть — семь.
Продукты таскал Джон, Нинкин муж. Точнее, официально он ей мужем еще не был — слишком много времени ушло на развод с английской женой, в браке с которой у него было двое, не то трое детей не намного младше Нинки. Предполагалось, что Нину в больнице подлечат, а потом они распишутся, главное было успеть зарегистрировать брак до рождения сына, чтобы мальчик получил английское гражданство. Поскольку я в палате была самой ходячей и вообще единственной, говорившей по-английски, переговоры с Джоном легли на меня. Он по вечерам сидел под окнами нашего корпуса, я пересказывала ему все Нинкины новости, заказывала новые фильмы и мультики, а ей от него передавала объяснения в любви и наказы быть как можно более осторожной.
По вечерам мы всей палатой лакомились Джоновым мороженым, смотрели старые любимые комедии и понемножку рассказывали друг другу о себе. Наконец настал день, когда врач окончательно и бесповоротно сказал, что до родов Нина из больницы не выйдет. На другое утро нянечка внесла в палату роскошный махровый белый халат с вышивкой. Нинку умыли, причесали, аккуратно облачили в обновку, а потом к нам гуськом зашли облаченные в больничные халаты, шапочки и бахилы Джон, какой-то тип из консульства и ЗАГСовская регистраторша необъятных размеров и с могучей «халой» на голове. Джон от смущения был багрово-фиолетовый, но глаза у него смеялись…
К полном восторгу всех присутствующих Нину с Джоном обрачили, потом официальные лица испарились, а новобрачный остался на часок с нами на свадебный банкет. Где-то у них должна храниться фотография, где все мы хохочем вокруг Нинкиной кровати. Неукротимый в своей энергии Джон умудрился за полдня организовать «больничное бракосочетание», да еще в тот день, когда ЗАГСы вообще не работают. Через пару дней меня выписали домой, а еще дней десять спустя позвонила одна из бывших соседок по палате: «Танька, срочно звони Джону. У Нинки началось, ее в родилку повезли.» Я среди ночи подняла несчастного Джона с постели, он, естественно, сразу помчался в больницу, а наутро радостно сообщил, что у них с Ниной родился Степка…
Малыш оказался слабеньким, продержали его под наблюдением еще полтора месяца, поэтому домой с новорожденными мы с Нинкой попали практически одновременно — в середине июля. Первое время созванивались, она жаловалась на бюрократизм чиновников, потому что в российском свидетельстве о рождении Степу записали таки Степаном Джоновичем несмотря на всевозможные устные и не очень аргументы в пользу Ивановича. Джон отыскал у себя славянские корни и изо всех сил хотел числиться Иваном.
Потом Нина с Джоном уехали жить в деревню, телефона у них не было, в Москву они тоже наведываться перестали, так мы и потеряли друг друга из виду. А тринадцать лет спустя я по чистой случайности обнаружила в «Православной энциклопедии» неожиданное продолжение их истории.
Видеосюжет:«Православный англичанин»:
Где-то в глубине Владимирских лесов, среди озер и болот затерялось маленькое и мало кому известное село Богдарня. Добраться сюда можно лишь после схода вешних вод и то, если неделю стояла сухая погода. Словом, типичная российская глушь – комариное царство.
Однако в последние годы слух о Богдарне пошел по всей округе. Объявился в этих местах богатый англичанин Джон Кописки и ни с того, ни с сего поставил в селе часовню Вознесения Господня.
Мать Саломея, монахиня Свято-Введенского Островского монастыря: – Джон очень великодушный человек. Мне даже удивительно, что англичане бывают такими…
Однако местные жители поначалу не поняли душевного порыва иностранца. В местной прессе Джона окрестили колонизатором и «повесили на него всех собак», начиная со времен Ледового побоища. Когда же первые страсти улеглись, народ успокоился, стал посещать часовню и даже полюбил чудаковатого британца.
Богдарненские старушки: – Это не то, что построили там что-то, чего-то… А в часовню люди идут. Все, кто приезжают, туда идут Пройдут, доходят до часовни, помолятся. И мы также. Вон я на задворок пойду, мне часовню видно, я и помолюсь на нее. Когда силы нет туда дойти, я с задворки помолюсь…
В Россию Джон приехал 11 лет назад (у него, кстати, славянские корни –поляк по национальности), по собственному признанию, в поисках Бога. Будучи католиком, к 30 годам Джон растерял все духовные ориентиры в своей жизни и, чтобы обрести их вновь, отправился в Муром – помогать восстанавливать женский монастырь. Там-то его и свела судьба с Ниной – будущей женой. Вскоре они повенчались (к тому времени Джон принял Православие) и переехали в одну из деревень Подмосковья. В Богдарню же их привел случай.
Джон Кописки: – Мы очень хотели найти место вдалеке от центра. Нам предложили это место, и мы приехали сюда. Это место шикарное, здесь очень хорошо. Но, к сожалению, эта деревня уже умерла…
Видя запустение, царившее в этих местах, Джон решил построить в соседнем Крутове ферму и дать работу местным жителям. Однако, народ «пахать на буржуина» не очень-то захотел.
Джон Кописки: – У нас была большая проблема – это человеческий фактор. Как найти крестьян, людей, которые хотят работать на земле? Это было очень трудно. Сегодня у нас 75 рабочих, но только 15 из них – это местные жители.
На своей ферме Джон сразу наложил запрет на пьянство, сквернословие и прогулы. Его хозяйство не тонет в навозе, каждую корову перед выгоном на пастбище натирают репелентом, чтобы оводы не кусали. Такого местные понять и принять не смогли. Для примера, доярка у мистера Кописки получает 12 тысяч рублей…
Одной фермой Джон в Крутове не обошелся и построил здесь храм Жен Мироносиц, его освящение состоялось совсем недавно. За свои богоугодные дела Джон Кописки был награжден Владимирской епархией орденом Даниила Московского и орденом Святителя Иннокентия, митрополита Московского и Коломенского. Но не за награды работает мистер Кописки, в селе Толстопальцеве он сейчас восстанавливает старинный храм, но это уже для своих четверых детей. Кстати, самую младшую Джон назвал Евфросинией.
Джон Кописки: – Сейчас она Евфросиния Джоновна…